Александр Успенский - На войне. В плену (сборник)
Вместо кроватей – простые нары в два этажа, вместо тюфяков на них насыпана сырая солома… Грязь, холод и… паразиты! Дня три потратили мы на уборку этого сарая, но от блох (там был земляной пол) избавиться мы не могли. Обед и ужин из солдатского лагеря мы должны были приносить в больших ушатах сами. Пища была очень плохая, даже без намека на жиры. Голод опять нас мучил. Мы распродавали наши вещи – те подарки, что когда-то мы закупили в Гнаденфрее, мечтая привезти их в Россию для своих родных, продавались теперь за бесценок. Так, например, чудный дамский несессер из самой лучшей кожи, стоивший мне двадцать пять золотых немецких марок, я продал немецкому солдату за буханку хлеба. Немецкие часовые, тут же на посту у проволочных заграждений, отставив свои ружья в сторону, свободно торговали съестными припасами, так упала с революцией хваленая дисциплина в немецкой армии! Немецких офицеров в этом лагере мы ни разу не видали, их заменили совсем штатского вида, с длинными волосами, «камрады» из Soldatenrat’a с красными повязками на рукавах, суетливо бегавшие между сараями.
С тяжелым чувством, полуголодный, не раздеваясь, ложился я вечером на нары, закутывался от холода еще не проданным своим одеялом и через огромную щель в крыше сарая долго смотрел на кусок звездного неба, оно казалось мне и бесконечно близким, и далеким; я старался там найти себе успокоение от мучившей меня и здесь той же мысли: Россия, для которой мы, офицеры, столько выстрадали, для которой нас столько погибло… Россия нас встречает со злобой! Русский народ поднял руку на своих сынов, на своих офицеров. Я с горечью повторял слова «окопных стихов»… За что?! Но здоровый рассудок подсказывал: при чем же тут Россия?! При чем русский народ? Кто теперь правит Россией? Шайка международных авантюристов. Что теперь будет?!.
Я не находил себе успокоения и знал, что не спят и мои соседи по нарам – другие офицеры, тяжко вздыхающие среди ночной тишины полутемного холодного сарая с дырявой крышей…
XVI. Отъезд из лагеря Helholland; картины революции в Германии
Приезд в Литву. Вильна. Я – дома, но без семьи. Литовская Тариба. Я – доброволец литовской армии.
И вот наконец кончилось это последнее испытание в плену. Опять мы пешком тащимся со своими вещами к станции, уже днем. Сели в поезд. Вагоны товарные, вроде теплушек, но без печей. Поезд тронулся. Чувство недоверия все еще не оставляет меня: я жду, что немцы опять повезут не домой, а только в еще худший лагерь.
Проезжаем мимо больших городов. Во время стоянок узнаем и видим, что в этих городах идут манифестации, митинги… Улицы, прилегающие к вокзалам, залиты народом, слышны пение, крики, а иногда и… выстрелы!.. Да, несомненно, в Германии идет революция. Из газет мы узнаем о бегстве самого кайзера в Голландию. Запломбировка вагонов не спасла от заразы… Она привилась там, где немецкое главнокомандование не ожидало: при братании с русской армией, которую так старательно немцы разлагали при помощи тех же Ленина, Троцкого и К°. Только большевизм в Германии назван был «спартак и змом».
В Инстербурге мы видим огромную и шумную толпу с красными флагами на самом вокзале, перед окнами наших вагонов… У нас является опасение, что наш поезд остановят и дальше не пустят… Но нет, после длинных переговоров коменданта нашего поезда с товарищами «спартаковцами» местного Soldatenrat’a наш поезд беспрепятственно идет дальше на восток… Я в душе благодарю немецкую железнодорожную администрацию, которая и среди бушующей революции не нарушила расписания хода поездов с военнопленными, хотя обыкновенные пассажирские поезда в эти дни в Германии или совсем не ходили, или ходили без расписания. Мы едем по Восточной Пруссии мимо тех станций, городов и местечек, где в 1914–15 годах происходили первые наши бои с немцами: Тапьяу, Вехляу, Инстербург, Вальтеркемен, Гумбинен, Сталупенен… Встают в памяти боевые картины, пережитые радостные и страшные моменты в бою, погибшие товарищи…
Переехав бывшую русско-германскую границу без остановки, мы очутились наконец в Литве, но на всех станциях слышим немецкую речь, видим немецких комендантов станций, немецких офицеров, чиновников и солдат. Германская оккупация еще царила в Литве.
1918 года 6 ноября в десять часов вечера наш поезд подошел к станции Вильна.
Я и капитан Лавров (170‑го Молодечненского полка), попрощавшись с товарищами, которые ехали дальше, и забрав свои чемоданы, вышли на перрон. Не видно ни одного извозчика. В городе везде на улицах почти полное отсутствие освещения. Изрытая, вся исковерканная за время войны мостовая и грязные, местами разрушенные тротуары…
Я тороплюсь и все время спотыкаюсь. Я с волнением думаю: приехала ли домой моя семья? Кого из них я сейчас найду? Я ускоряю шаги, я почти бегу…
Вот, наконец, и зеленый мост, Снипишки, улица и тот дом, где до войны я жил с семьей долгое время. Мое сердце радостно забилось: в окнах моей квартиры на втором этаже светит огонь, значит, решаю я, моя семья приехала раньше меня!
Вбегаю по лестнице и звоню. Открывается дверь, и меня встречает хозяин дома, симпатичный старый еврей г-н Рабинович. При виде меня он издает радостное восклицание: «Слава Богу, что вы живым вернулись!» Мы долго, крепко жмем друг другу руки. «Где мои? Вернулись?» – в волнении спрашиваю я. «Нет, они все еще в Москве, но я получил еще месяц тому назад письмо от моего сына из Москвы, что ваши скоро вернутся домой, – спешит он меня утешить. – Вы не беспокойтесь, уже многие офицерские семьи вернулись: Лавровы, Деконские, Юшкевичи, Кульбицкие… а жить пока что вы будете здесь, у меня, вот в этой комнате, где был ваш кабинет, на этом диване будете спать и кушать у меня, пока устроитесь сами, ведь вы столько лет жили у меня квартирантом». Меня до слез растрогала эта забота, это сердечное предложение помощи… Я обнял его и расцеловал… Должен здесь сказать, что такая отзывчивость со стороны евреев «в минуту жизни трудную» – не единственный случай в моей жизни.
Скоро к нам вышли жена и дочь г. Рабиновича, и за стаканом чая начались нескончаемые рассказы о пережитом за время войны. На мои расспросы о том, что делается теперь на Литве, они сообщили, что немцы еще, видимо, нескоро уйдут, и что сейчас усиленно реквизируют у жителей съестные продукты и вывозят их в Германию – там голод. Soldatenrat’a в Вильне еще нет, а есть военное начальство, и что мне нужно скорее зарегистрироваться в комендатуре, иначе будет штраф.
«Кстати, получите у немцев карточку на хлеб, крупу и на баню, все мы здесь живем впроголодь и зависим от них», – говорил г. Рабинович. – Правда, официально уже давно объявлено о независимости Литовской республики и литовский государственный флаг висит над зданием Тарибы на Георгиевском проспекте, но, несмотря на это, немцы везде сами хозяйничают».
Много еще грустных вещей в эту ночь рассказал мне мой старый хозяин, пока мы не разошлись спать.
Утром 7 ноября в немецкой комендатуре я предъявил свои документы, выданные мне в Neisse; на немецком паспорте я должен был буквально «руку свою приложить», т. е. дать на нем оттиск большого пальца; зато по такому паспорту мне как местному жителю выдали хлеба и крупы на три дня и банную карточку.
Затем я отправился в литовскую Тарибу. Здесь я нашел несколько старых, кадровых, и молодых офицеров русской армии – литовцев, прибывших на свою родину из разных углов России, как только узнали они о возрождении Литвы. Это были господа офицеры: Кубилюс, Шкирпа, Гальвидис-Бикаускас, Б. Гедрайтис, Адамкевичус, Настопка, Великис, Летукас, Юзацавичус, Шалкаускас, Скорупскис, Кубилюнас Герулайтис, Шараускас, Григалюнас-Гловацкис, доктор Нагевичус, Варякоис, Скучас, Микуцкис, Й. Ладыга, Генис, Люрманас, Людас Гира, Юшкевичус, Кондратович, Зарин, Лаврентьев и другие офицеры-добровольцы, создатели литовской армии, постепенно прибывшие в столицу Литвы. Имя генерала С. Жукауского уже тогда было на устах многих, и скоро он стал во главе молодой литовской армии.
Во главе же всего национального движения и первых шагов самостоятельности и государственного строительства по восстановлению независимой Литвы стоял в то время председатель Государственной Тарибы Антанас Сметона, как главный народный вождь.
Я узнал, что сейчас главная опасность для Литвы не от немцев, собирающихся покинуть край, а от большевиков: их банды все ближе проникают в Литву, и с приходом их начинается голод и террор; в большевицких газетах и прокламациях уже объявлен готовый административный аппарат для управления литовской советской республикой во главе с известными литовскими коммунистами (Капсукас, Ангаретис, Расикас, Люткевич и др.)
«Несчастная Литва!» – думал я. Она третий год переживает все ужасы немецкой оккупации с ее насилиями и реквизицией, и вот теперь, когда ее выдающиеся вожди объявили независимость Литвы и немцы сами признали таковую (23 марта 1918 г.), – с востока идет еще более опасная и злая сила в лице коммунизма!
